Фрагмент из книги Г.И. Кабаковой «Антропология женского тела в славянской традиции» (изд. научно-издательский центр «Ладомир», М. 2001). Приведенные материалы были собраны автором в этнографических экспедициях по Полесью.

...Напомню условия, в которых протекали роды в прошлом. Несмотря на то что в подавляющем большинстве случаев в послевоенное время женщины рожают в родильных домах, и поныне в силу климатических и транспортных условий ежегодно случаются роды на дому. Важно учесть, что абсолютное большинство женщин старшего поколения, то есть те, кому сегодня 70 — 80 лет, рожали хотя бы однажды дома, безо всякой медицинской помощи. Акушерка или врач-гинеколог появлялись из райцентра уже по завершении родов, чтобы отрезать пуповину и отправить ребенка с матерью в больницу.

Кроме этих собственно материальных условий, важную роль играло и традиционное отношение к родам. Беременность оценивалась двойственным образом. С одной стороны, она переживалась будущей матерью как особое физиологическое состояние, отсюда и огромное число запретов и предписаний (см. гл. 5). Но в социальном и экономическом отношении этот период мало что менял в привычном образе жизни женщины. Из поколения в поколение женщины передавали друг другу одно правило: беременность не дает повода избегать тяжелой физической работы ни дома, ни в поле. Более того, чем больше физических нагрузок, тем легче пройдут роды.

Роды в Полесье, как и в целом у восточных славян, тщательно скрывались не только от соседей, но часто и от многих членов семьи, особенно от детей и девушек, которых старались удалить из дома, где протекали роды. По поверью, чем больше людей посвящено в тайну события, тем дольше, оно будет тянуться. Возможно, подразумевается, что всегда найдутся те, кто будет заинтересован в продлении страданий роженицы на как можно более долгий срок. Чтобы никто из посторонних не догадался о происходящем, отец отправлялся кружным путем за повитухой, которую вызывали, как правило, на первые роды или в случае осложнений. Ритуал приглашения подразумевал уговоры. Бабка сначала отнекивалась: «Мо, у вас луччэ е?» Отец старательно ее разубеждал и заверял в том, что никого более подходящего на эту роль найти нельзя: «Мы никуда не ходзили, а прама к тоби» (Оздамичи). От повитухи, в свою очередь, тоже ждали соблюдения тайны.

Подобная скрытность часто приводила к тому, что женщина рожала сама, без чьей-либо помощи, дома или в поле, особенно в случае повторных родов. Вот типичный рассказ о родах в прежние времена. «Шо она (беременная) больше рабо-тайе, то она пэршэ уродить. Знайете як рожали? У нас то була суадка. Пошла, одна пошла гречку жела. А ноги завивали такийи латками, завойщ називали у нас. И она уродила, грэчку жнучи. И такийи корзши були, усё брали, баби носилися з йими. И оддэрла тийи завойи з Hir, и, понимайетэ, завэртiла, и той когшль уложила в тую корзшу, и принэсла за плечима того рэбёнка. (Никто ей не помогал?) Не, на полю сама co6i помогала. Другая пошла. Шо вона робила? Муспъ, жито жела, наверняка жито жела. Двоит родила. И тожэ положила у тую корзшу и обойе принэсла. Два хлопчики. О як родили» (Ол-туш. — ЛА-1995. — «Чем больше она (беременная) работает, тем быстрее родит. Знаете, как рожали? У нас была соседка. Пошла, одна пошла гречку жать. А ноги обматывали такими тряпками, завой называли у нас. И она родила, пока жала гречку. И такие корзины были, всё в них клали, бабы ходили с ними. И содрала эти завой с ног и, понимаете, завернула, и этот сверток положила в ту корзину и принесла за плечами этого ребенка. (Никто ей не помогал?} Нет, на поле сама себе помогала. Другая пошла. Что она делала? Может быть, жито жала, наверняка жито жала. Двойню родила. И тоже положила в ту корзину и обоих принесла. Два мальчика. Вот так рожали»).

Правда, к первым родам готовились больше. Если схватки не заставали роженицу врасплох, то зимой она рожала в жарко натопленной хате, откуда выгоняли всю семью, а летом — в хлеву или на гумне.

Роль отца

Хотя роды — женское дело, в Полесье муж принимал в них значительное участие, правда, не повсеместно. Во многих случаях он дожидался прихода повитухи, а затем покидал дом вместе с другими членами семьи, его присутствие иногда считалось откровенно нежелательным (ср.: «Есьли ён при-сутствуе, то трудна ражать. Бабка усех выганяла с хаты и яго». — Картушино). Иногда он оставался, но играл роль пассивного зрителя, чаще, однако, он помогал жене, причем помощь его была разнообразна: он приносил и нагревал воду, поддерживал жену при потугах, выполнял указания повивальной бабки.

Из документов, хранящихся в Тенишевском архиве, мы узнаем, что в конце XIX в. разные формы символического участия отца в родах отмечались во многих уголках России: он кричал и стонал вместе с роженицей (Саранский уезд Пензенской губ.; Ветлужский уезд Костромской губ.), по-настоящему мучился, не мог ни спать, ни есть, катался от боли по полу (Тихвинский уезд Новгородской губ. — Попов 1903: 343). Наиболее интересные из опубликованных описаний кувады — обычая, при котором муж изображает родовые муки, — принадлежат В. Н. Добровольскому. Так, он рассказывает, как в с. Рудня Ельского уезда Смоленской губернии крестьянин Иван Лорич-кин стонал «не у галаву», бледнел и чернел, как чугун, так что его мать не знала, кого «рятовать» (спасать): сына или рожающую невестку (Добровольский 1886: 128 — 131).

Материалы Полесского архива показывают, что кувада была широко известна в Полесье. Двадцать лет назад воспоминания о ней сохранялись в виде рассказов-анекдотов, к достоверности которых сами рассказчицы относились по-разному. Важно подчеркнуть, что многие из этих свидетельств были доверены собирателю-мужчине, что в глазах информанток должно было придать особую пикантность поведанным историям.

О том, что рассказы отражают, по всей вероятности, реальную ритуальную ситуацию, свидетельствует разнообразие сюжетов, практически не повторяющихся. Исходя из анализа десятка свидетельств, можно выделить ситуации двух типов: 1) муж испытывает страдания помимо своей воли; 2} муж изображает родовые муки.

1. Причинить боль мужчине может либо сама роженица, либо повитуха. Приведу примеры. Измученная схватками жена просит мужа передать ей валек. Но вместо того, чтобы подложить его себе под спину, она бьет им мужа. На вопрос захваченного врасплох супруга, не рехнулась ли она часом, она отвечает: «А тебе больно? От мени больно, хай и тоби также будэ» (Замошье). В других случаях инициатива принадлежит повитухе, которая привязывает нитку к члену мужа, забравшегося на печь или на крышу, и дает другой конец роженице: при каждой схватке та дергает за нитку, и по этому импровизированному телеграфу боль передается супругу (Злеев).

Был и другой способ причинить страдания отцу.

«Прышла бабушка тая, шо роды прыймае. Рожэница стогнэ, а вин, мужык ей спыть. Ну она ему взяла вложыла ёршыка, ерша, — а он вэльми колятый, — в задницу. За хвост тягнула, пуд шэрсть. Ну, и она стогнэ, и вин стогнэ, шо ему больпъ. Бабушка то до одного идэ, то до другого. Вот як ужэ вытянула, и она ему не показала [ерша]. И тоды вин сказау: "Ужэ нэ буду бильш дыты прыжываты, бо тежко родыты. Ты много родыла, а я только однэ, и то чуть нэ умэр". От так, бывало, смэюцця» (Олтуш).

Страдания могут переноситься на родителя и одной силой слова. Так, на всю округу была известна бабка из деревни Глубокая, которая с помощью молитвы добивалась того, чтобы «болел» муж, а не жена: «Человек падае, на колинях лазыть, а вона (жена) дэтыну прывела и смеёца. А ей не болыть: чёловикови болыть» (Кривляны. — «Муж падает, на коленях ползает, а она (жена) ребенка родила и смеется. И ей не больно — мужу больно»).

2. Муж сам по себе изображал родовые муки. Когда роды затягивались, он укладывался на полу возле лавки, на которой лежала его жена, и ждал, пока она перепрыгнет через него. Или стонал и кричал, распростершись на лавке (Западное Полесье. — Кухаронак 1993: 31), стоя на крыльце или вскарабкавшись на крышу (Партизанская, Великая Весь). Свое «выступление» он мог предварять следующим комментарием: «Я за тебе постогну, шоб мне было тэтой боли немножко» (Гортоль).

Иногда информантки уточняют, что такие усилия предпринимались только для того, чтобы на свет появился мальчик (Великая Весь).

Согласно белорусской легенде, объясняющей происхождение обычая, в прежние времена все мужья умели брать на себя страдания жен.

«<...> кажуць, калiсьцi былi чарадзеi. Перад родамi муж доуга глядзеу женцы у вочы, а потым знжау з хаты, iцoy у путчу i там крычау i бгуся аб дрэва. И жонга раджалi лягчэй, а мужчыны, кажуць, нават адчувалi боль, яны шбьгга бралi частку пакут на сябе. Потым, як зауседы, ад гэтага засталася адна абалонка. Hixто амаль не умеу "браць на сябе", але у пушчу усё адно iишлi» (Легенды 1983: 108. — «<„.> В прежние времена, говорят, были колдуны. Перед родами муж долго глядел жене в глаза, а потом уходил из дома, шел в лес и там кричал и бился об деревья. И женщины рожали легче, а мужчины, говорят, даже чувствовали боль, они как бы даже брали часть страданий на себя. Потом, как всегда, от этого осталась одна видимость. Никто уже не умел "брать на себя", но в лес все равно шли»}.

Символическая помощь мужа может принимать и другие формы: муж поит жену водой изо рта, причем они стоят по разные стороны порога, переступает через роженицу, лежащую на полу, или, наоборот, она трижды перешагивает через его ноги или принадлежащие ему предметы одежды (штаны, пояс). Чтобы стимулировать схватки, мужа могут побудить «делать шо и всегда», то есть совершить половой акт с женой (Комаровичи).

Как можно истолковать полесскую куваду? «Культурные» формы, которые придаются боли, выработанные традицией способы выражения страдания, эмпатии не могут быть сведе- ны в данном случае только к психологической поддержке роженицы. Хотя, наверно, и этот момент присутствует в ритуале. На мой взгляд, «роды вдвоем» должны, по крайней мере на первое время, защитить ребенка, не вполне интегрированного в человеческое сообщество, от грозящих ему опасностей, от подмены. Ведь родители испытывают постоянный страх перед нечистой силой и завистью людей. Отцовские «роды» гарантируют законность ребенка, а биологическое родство подтверждается ритуалом.

Роль повитухи

Если участие мужа необязательно, то присутствие повитухи желательно и даже необходимо при первых родах и в случае осложнений. Особенно важно ее участие в послеродовой период, когда она ухаживает за матерью и новорожденным и берет на себя всю обрядовую сторону дела. В повитухи зовут мать семейства, женщину лет 45 — 50 или старше, не живущую половой жизнью с мужем, а еще лучше вдову. Иначе говоря, повитуха ни в коем случае не должна принадлежать к возрастной группе женщин, способных к деторождению.

Собственно из этих соображений женщины и избегали обращаться к услугам акушерок, впрочем, довольно малочисленных еще в начале XX в. По статистическим данным, собранным при первой переписи населения 1897 г., Волынская губерния, северную половину которой занимало Полесье, насчитывала 88 аптек, 54 больницы (в общей сложности 877 коек), 198 врачей, из которых 89 имели практику в городе, и 84 акушерки. В Черниговской — на 2,3 млн. жителей приходилось 90 сельских врачей и 301 фельдшер и акушер, действовали 32 больницы на 175 коек. В 1897 г. получили медицинскую помощь 2910 человек. Примерно такая же ситуация наблюдалась и в Минской губернии, которая приблизительно на то же количество жителей располагала 216 городскими и сельскими врачами и 100 акушерками, что в сельской местности соответствовало одному врачу на 18 570 человек (ЭС 76/1903: 598).

Недоверие к официальной медицине в сознании полешуков исходит из опасности параллелизма, который мог возникнуть между участницами столь важного события в жизни каждой женщины. Поэтому старались брать в повитухи женщину «чыстэйшу», т. е. миновавшую климакс. В противном случае, как говорили, у новорожденной девочки долго не наступили бы месячные (Грабово).

Женщина, способная к деторождению, воспринимается как потенциальная конкурентка и матери, и даже ребенка. «Чистота» повитухи подразумевала и отсутствие контактов с покойниками, ей строго запрещалось обмывать их: сходные жесты в отношении младенца оказались бы роковыми для него, так как смерть может оказаться «заразной» (Зеленин 1914: 293).

Выбор родственниц в качестве повитухи оценивается по-разному. Иногда мать, или свекровь, или другая родственница оказывают помощь роженице (например, в Малом Малешево. — ТС 1987/5: 23), в других же случаях на родственные связи между роженицей и повитухой смотрят с неодобрением.

Дело в том, что экономический фактор играет не последнюю роль при выборе повивальной бабки. Зажиточная крестьянка не пойдет помогать при родах, а для бедной плата деньгами и натурой представляет существенное подспорье. Мать или свекровь, которая захочет взять на себя эту роль, вызовет осуждение окружающих, так как ее могут заподозрить в корысти.

Вне зависимости от имущественного положения никто не имеет права отказаться от предложения «повить» новорожденного. В случае летального исхода отказавшаяся от чести стать повивальной бабкой могла угодить в тюрьму (Кравченко 1911: 84). Напротив, повитуха, совершившая сколь угодно грубую ошибку, принимая роды, не несла никакой уголовной ответственности. Учитывая полное отсутствие какой бы то ни было профессиональной подготовки, ошибок, надо думать, было предостаточно, особенно в случае сложных родов, например, при рождении близнецов. Приведу только один недавний пример. Одна бабка приняла плод, проходивший ногами вперед, за рогатое чудовище (Речица. — ЛА-1997). К счастью, все обошлось, но напомню, что в прежние времена, как правило, «чудовища», дети с врожденными аномалиями, немедленно уничтожались.

Таким образом, в начале «карьеры» весь профессиональный багаж повитухи основывался на ее собственном опыте роженицы. В принципе каждая женщина должна была хоть раз стать повивальной бабкой, как она должна была стать матерью, а затем бабушкой. В Белоруссии, в Могилевской области, женщина, не побывавшая ни разу повитухой, становилась предметом насмешек со стороны своих товарок, которые предрекали ей наказание под стать ее провинности: на том свете она должна будет пасти зайцев (Кухаронак 1993: 27). Подобная ситуация, когда любая пожилая женщина могла быть повитухой, соответствует архаическому этапу, через который прошли многие европейские сообщества (Stahl, Benetti 1997: 38).

Роды

В Полесье известны три основных позиции роженицы.

• Положение лежа: роженица лежит на полу или на печи, раздвинув ноги и согнув их в коленях.
• Положение сидя: роженица сидит на коленях у мужа, повернувшись к нему спиной.
• Положение стоя: роженица держится за рушник или веревки, прикрепленные к потолочному кольцу, опирается на печь или вилы, поставив ногу на низкую скамеечку. Чтобы ускорить схватки, она раскачивается из стороны в сторону. Она может опираться и на мужа, который держит ее за плечи, стоя либо у нее за спиной, либо к ней лицом.

Для стимуляции схваток повитуха советует роженице выполнять обычную домашнюю работу, требующую значительных физических усилий: месить хлеб, молоть жерновами, мыть пол и т. п. Она заставляет ее ходить по комнате, вокруг дежи или стола, тереться о его углы животом или поясницей, бегать за обручем. Физические усилия должны возыметь эффект еще и потому, что в этих приемах содержится и символическое измерение: пролезать через забор, переступать через порог, переходить через улицу или межу, перешагивать через лежащий на полу или на земле символически значимый предмет, как то: хлебную лопату, веревку, ниты (часть ткацкого станка, сквозь которую проходит основа), мужнюю одежду, пояс, которым перевязывали дежу в Чистый четверг, и т. п. — все эти «пограничные» действия должны были облегчить проход плода. Отмечу также постоянно возникающий в рассказах о родах глагол ходить, который коррелирует с диалектным найтись/находиться («родиться»): надо ходить по комнате взад-вперед, чтобы дите быстрее находылося (Ковчин). Так, моторное поведение черпает дополнительную силу в языке: языковая магия вносит свою лепту в успешное завершение родов.

В арсенале повивальной бабки немало приемов, основанных на прогревании роженицы: она оборачивает ей живот теплыми рушниками, обкладывает разогретыми овсяными зернами, натирает «громовой стрелой» (белемнитом), подливает воду на протопленную печь, окуривает травами, собранными на Ивана Купалу, дает пить спорынью, настоянную в водке, или воду с уголька, выскочившего из печи (чтобы и плод выскочил так же скоро), заставляет роженицу дуть во фляжку или вызывает у нее рвоту, напихав ей в рот волосы. Сакральные предметы: икона, громовая или четверговая свеча, пасхальная просфора, святая вода и освященный на Пасху мак — играют при родах такую же важную роль, как и в других ритуальных ситуациях. Так, например, роженице кладут на живот пояс, одолженный у попа, или рушник, освященный вместе с яйцами и свининой на Пасху. Акушерское искусство повитухи направлено на то, чтобы всеми способами помочь раскрыться рожающему телу. С самого начала схваток роженица снимает с себя кольца и серьги, распускает волосы, развязывает, расстегивает все застежки, разувается. Так же должен поступить и муж и все, кто случайно окажется в доме. В доме открывают замки, сундуки, вынимают из печи заслонку, распахивают окна и двери. На дворе раскачивают ось в колесе, приговаривая: «Як быстра вертица, так быстра радица» (Картушино). Но если эти символические действия ни к чему не приводят, то тогда отправляются к попу с просьбой открыть «царские врата», а иногда и звонить в колокола (Красностав).

Женское чрево откроется лишь при условии, если раскроется весь космос, в том числе и небесные сферы: «Я до жиночины прышла, прыступаю, Присвятую Деву прохаю, распрошчай, прыступы-проступы, райские двэры прочыни, прочыни, сила Божа, жэньский ход» (Любязь. — «Я к женщине пришла, я приступаю, Пресвятую Деву прошу-упрашиваю, приступи-проступи, райские двери приотвори, приотвори сила Божья, женский ход»).

Если перечисленные выше приемы известны и за пределами Полесья, то следующий способ облегчить роды представляется специфическим для рассматриваемой традиции. Он основан на известной метафоре «женское лоно — сосуд». В данном случае речь идет об аналогии между женским телом и дежой, проанализированной А, Л. Топорковым (Топорков 1990: 76). «3 дижки, шо хлиб печуть, обруч знималы и перелазилы чэрез той обруч» (Нобель) или просто сбивают обруч с дежи (Пески-Речицкие). Укажу в качестве параллели выражение, отмеченное во владимирском говоре, спустить обручик («родить») (СРНГ 22: 216, к сожалению, мне не известно, соответствует ли оно подобному приему).

Трудные роды часто толкуются как следствие порчи. Поэтому, чтобы облегчить затянувшиеся роды, приглашают в дом человека, подозреваемого в наведении порчи, с тем чтобы он напоил роженицу изо рта водой (Хоромск). К подобному жесту, как мы видели, прибегает и отец или кто-нибудь из родни.

Как представляется из анализа полесского материала, физический контакт повитухи с роженицей был ограничен. Изредка упоминается о том, что бабка в порядке стимуляции схваток давала роженице пинок в поясницу или стукала ее кулаком по животу. В целом ее работа носила скорее символический характер.

Боль присуща телу, тем более телу рожающему, в наказание за первородный грех. Но умелые бабки-медиумы, как мы видели, могли перенести эту боль на мужа. Были и такие, что «брали» боль на себя. «Бабушку кличут таку старую, шоб усе на себе узяла, як дужэ болить, а потуги шоб оставила. А коли ужэ родить трэба, пусть бабка тая кричит, и качацця ей трэба у куточку» (Вышевичи. — «Бабушку кличут такую старую, чтобы всё на себя взяла, когда сильно болит, а потуги чтобы оставила. А когда уже надо рожать, пусть эта бабка кричит, и качаться ей надо в уголке»).

Итак, кричит отец, кричит повивальная бабка, кричит роженица. Ей советуют кричать как можно громче, чтобы ускорить схватки. Так, крик, раздирающий и в то же время раскрывающий тело, участвует все в том же символическом действии: раскрыть тело, освободить путь ребенку.

15	Publicēts: пятница, 15 Июля 2005 Skatīts 6321

© Aizliegts izmantot materiālus bez administrācijas rakstiskas atļaujas