MargG

Я окончательно пришла в себя во Франкфурте, где нам предстояло провести 9 часов. В город так и не вышли – уж больно стрёмно, сплошные кордоны, турникеты, проверки... Но сам аэропорт напоминал большой город, даже и со своим поездом, поэтому время прошло не так уж и скучно. Сердце выло и томилось.

Зал ожидания перед посадкой уже напоминал стоянку бедуинов: везде лежали, сидели и даже спали дяденьки в белых тюрбанах, куфиях, рубахах, абах и джуббах, что характерно – все на полу, так что, несмотря на плотность населения зала, все кресла были в нашем распоряжении; потом ещё подтянулась тихая французская семья и боязливо села.
И вот наконец мы в самолёте. Гулко билось сердце. Европейцы беленькие – мы одни, семья чернявых французов, остальные - бородатые дядьки в вышеозначенных аутфитах. Кстати, мы вывели для себя две истины: о самых безопасных самолётах и о причинах исламского авиатерроризма. Всё просто: самые безопасные самолёты – в арабском направлении (кто ж их взрывать-то будет? Сами ж террористы в них домой летят после трудов праведных). А причины нам открылись до тошноты простые – Люфтганза, казалось бы, уважаемая старая фирма, предлагает пассажирам в чисто арабских рейсах удивительное по идиотизму меню. В нашем случае это были пельмени неизвестно с чем – стюардесса бегала между мрачно молчащими рядами бородатых пассажиров и тревожно причитала: «Это с овощами! Там овощи!», но никто ей не верил. Вернее, верили, но всё равно не ели – ну, не едят они такого! Ещё была предложена нарезка изо всяких колбас и сервелатов, ветчин и прочего, ну и немножечко зелени и овощей. Женя, глядя на бесстрастные лица арабов, совершенно спокойно и уже привычно отодвигающих все эти для них несъедобные чудеса кулинарии, заметил, что в меню не хватает только румяной жареной свининки. Естественно, все порции, кроме наших и французских, стюардессам были возвращены практически девственно-нетронутыми, только с подъеденными листьями салата и овощами. Все ближайшие соседи наперебой предлагали нам свои порции, но мы и свои-то проглотили еле-еле, хотя есть хотелось очень сильно. Вроде никто не косился, но мы как-то невольно почувствовали солидарность с этими людьми – плохими или хорошими, но заслужившими за свои деньги получить приличный сервис и съедобную еду. Я бы после такого тоже стала бы террористом, честное слово! Хоть и шутка, но грустная... Из неуважения можно пожать только неуважение, увы.

Наконец глубокой ночью 30 декабря самолёт приземлился в аэропорту Уари Бумедьенн (Houari Boumédiène), пустом, тихом и гулком, с парой служащих, лениво двигающихся только ради нас, прилетевших так поздно. Я очень волновалась, что необязательные арабы нас не встретят, потому что все формальности продлились более часа – не только проверяются документы и жутко медленно получается багаж, но и обязательно декларируется валюта и заполняется на каждого длиннющая анкета с очередными к кому, что и зачем. Я сдуру указала, как просила анкета, свою профессию и место работы – паренёк в полевой военной форме долго изучал написанное, потом долго выспрашивал меня, поняла ли я, что написала, потом восхищённо присвистнул и недоверчиво покачал головой, отметив, что у них в Алжире такое невозможно. Он предложил мне остаться в Алжире навсегда, мы мило поболтали и расстались друзьями.

На сердце было весьма неспокойно, ведь у меня не было ни имени встречающего, ни названия гостиницы, ни динаров, а евро там не каждый возьмёт – мало где меняют, тем более ночью. Однако, выскочив в холодную арабскую ночь, я сразу увидела юношу со взором горящим и табличкой с нашими именами – как-то загадочно перекорёженными, но вполне узнаваемыми – и бросилась к нему, как к родному папе. Свершилось – я приехала!
Домой...

Юношу (лет 30-35, для арабов младенец) звали Тарúк. Чтобы не забыть, стали звать его Старик, так и пошло. Они с шофёром долго везли нас по ночному городу, который я – чего там греха таить – не узнавала, да и узнать не могла, ведь видела я его до этого пару раз проездом так же ночью, днём только несколько часов и двадцать лет назад. Наконец мы остановились на пустой замусоренной улице (мусор – вообще бич Алжира) перед массивной дверью, в которую Тарик и шофёр долго звонили и, не получив ответа, начали бить ногами, руками и прочими предметами быта. Это продолжалось с полчаса, но их усилия успехом не увенчались. Женя немного побледнел, уже представляя, как мы спим в этой машине или на скамейке в парке, но я только пожала плечами: «Это же Арабистан!».
Явно Тарик не зарезервировал гостиницу заранее, или же они там про это напрочь забыли или уснули. Короче, в 3 часа ночи мы понуро погрузились в машину и стали кружить по городу, повторяя операцию со стуками, звонками и криками ещё пару раз. Наконец в какую-то из гостиниц нас пустили улыбающиеся дяденьки в чёрных жилетах. Тарик, мечтающий избавиться от нас, скоренько объяснил, что сейчас выходные, наступает Новый год – его никто не празднует, но официальные выходные остались в наследство от французов и всех всё устраивает, поэтому всё закрыто. Поэтому повелел, чтобы мы никуда не вылезали, а через пару дней он нас заберёт и отвезёт в гостиницу, которая для нас забронирована. Мы, сонные, конечно, ничего не спросили. А зря...

Комнатка в отеле «Альбер Премьер» оказалась чистенькая и маленькая, с крохотулишной ванной, в которой не было горячей воды. Мы вздохнули, кое-как сполоснулись и повалились спать. Надо ли говорить, что Женя уснул сразу, а я ворочалась, всё не веря, что я там, куда так стремилась. И через 2 часа я, едва задремав, натренированно проснулась от такого родного, знакомого пения за окном: «Аллах Акбар, Аллах Акбар, Ар-Рахмат Ар-Рахим...». Пятичасовой намаз... Не помня себя, я вскочила, не взирая на свою наготу, распахнула ставни и увидела прямо напротив окна мечеть, куда в утренней мгле двигались тени. А под нами был парк, красивый душистый парк с цветочными часами. Я жадно вглядывалась в него и окрестные дома, но, конечно, ничего не узнавала. Но запах, этот запах ночного арабского города... Он напал на меня, как убийца, заполнил мои ноздри, и я заплакала. Не я его, а он – он меня узнал. И из плоской ночной открытки город превратился в изысканное четыре-Д. Я долго простояла у окна, кутаясь на всякий случай в занавеску; попытки растолкать Женьку успехом не увенчались, да и надо ли ему было там быть... А потом я пошла, легла под тяжёлое верблюжье одеяло и уснула.

Обсуждаем статью здесь

19	Publicēts: понедельник, 19 сентября 2011 Skatīts 7184

© Aizliegts izmantot materiālus bez administrācijas rakstiskas atļaujas